а я была его женой бродячая собака

закрепить общее представление о поэзии «серебряного века» как о самой яркой странице русской поэзии по самобытности и творческой свободе;

- научить доносить поэтическое слово через выразительное прочтение стихотворения и другие средства самовыражения (например, «символисты» согласились с предложением одеться в чёрно-белые цвета, поскольку одна из ведущих идей направления – «двоемирие», футуристы должны быть одеты вызывающе, эпатажно, поскольку это соответствует их литературному имиджу; стихи Есенина и Цветаевой положены на музыку, значит, можно было выбрать в качестве представления песню);

Программа литературного образования в 11 классе предполагает изучение творчества поэтов «серебряного века», прежде всего Блока, Маяковского, Есенина. Однако изучать творчество этих великих мастеров поэтического слова невозможно вне литературного контекста эпохи. Учащиеся 11-х классов уже познакомились с обзорной страницей поэзии «серебряного века», поэтому открытый урок чтения было решено проводить в интересной для детей этого возраста форме: заседание литературного кафе с участием поэтов всех литературных течений того времени. Необходимо было передать атмосферу свободы творческого самовыражения в соответствии со своими литературными принципами. Каждый выбрал для представления «своего» поэта – того, чьё творчество наиболее соответствует его духовному началу. Выбор был самостоятельным, учитель мог лишь подсказать учащемуся на что-то обратить внимание или выбрать стихотворение, которое ученик может прочитать лучше (сходство по типу темперамента, умение читать тексты разных типов и стилей и т.д.) Затем начинался поиск и отбор материала для представления поэта – самое яркое и запоминающееся из его биографии, воспоминания современников, особенности поэтической манеры…- всё, что не будет скучно слушать со

«Бродячая собака» была кабаре исключительно для артистов, художников, литераторов. Заводилой в этом предприятии был несомненно Борис Пронин.

Собаку придумал я всецело… У меня возникла мысль, что надо создать романтический кабачок, куда бы мы все, «бродячие собаки», могли приткнуться, дешево прокормиться и быть у себя, бродячие, бесприютные собаки.

Весь конец 1911г. я бегал по Петербургу, искал и в конце концов набрел на идеальное помещение: угловой дом рядом с Михайловским театром, вход во втором дворе. С улицы вход был забит, и мы его так и оставили. Для нас это была идеальная штука…

«Бродячая собака» имела и свою летопись в виде огромного фолианта, переплетенного в свиную кожу, лежащего при входе, в кот. все посетители были обязаны по меньшей мере вносить свои имена, поэты – экспромты, художники – зарисовки.

Но вот и первые посетители. Анна Ахматова и Николай Гумилев! Михаил Кузьмин! Георгий Иванов! Господа, пора начинать! Тема нашего вечера – Петербург.

Анна, оставь эти мрачные мысли. С этим городом у меня связано много светлого. Петербург во мне с детства, Я учился в Царскосельской гимназии, директором и преподавателем кот. был И. Ф. Анненский. Возможно, именно он воспитал в нас любовь к литературе.

Еще годовалым ребенком я была перевезена из Одессы на север – в Царское Село. Там я прожила до 16 лет. Училась в Царскосельской женской гимназии. Сначала плохо, потом гораздо лучше. Но всегда неохотно. Мои первые воспоминания – царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие, быстрые лошадки…

В Царском Селе состоялась встреча, во многом определившая мою жизнь и творчество. В конце 1903 года я познакомился с гимназисткой Анной Горенко, моей будущей женой – А. Ахматовой.

Лирика

Арт-кафе «Подвал Бродячей Собаки» — одна из ярких достопримечательностей нашего города. В арт-подвале «Бродячая собака» выступали известные литераторы, актеры, музыканты и художники Серебряного века. Именно в «Бродячая собака» так тесно сплелись европейская и русская культуры. Даже в современной жизни арт-подвал «Бродячая собака» занимает очень значимое место и там до сих пор проходят поэтические читки и театральные представления.

«Бродячая собака». Этот «подвал во втором дворе», ставший легендарным уже в короткие месяцы своего существования (31декабря 1911 года — 3 марта 1915 года), может быть, впервые в истории русской поэзии, русского театра, русской живописи — обрел ту удивительную атмосферу полной открытости, дружбы, непринужденности, внутренней свободы, которая привела к наивысшему подъему артистической и литературной жизни Петербурга серебряного века, ее блистательному расцвету, к сожалению столь недолгому и так трагически и жестоко оборванному. Недаром почти каждый из постоянных или частых посетителей «Собаки» писал о ней позже с такой щемящей душу нежностью, с такой ностальгической грустью.

 Никогда — ни до, ни после этого — в России не соприкасались так близко, не сливались в единый поток литературная, театральная и художественная стихии. И никогда — об этом тоже нужно сказать — Россия не соприкасалась так полно и тесно с Европой и культурой европейского авангарда XX века, получая от них столько нового и, в свою очередь, оказывая на них огромное влияние. Именно поэтому «Бродячая собака» — явление не только русской, но и мировой культуры; и ее организаторы и создатели понимали это в значительно большей степени, чем мы — потомки.

 «Бродячая собака» возникла не на пустом месте. Это было первое ночное литературно-артистическое кабаре в России. Но именно в том доме, где была организована «Бродяча

СОДЕРЖАНИЕ: «ВО ВТОРОМ ДВОРЕ ПОДВАЛ…» Литературно-артистическое кабаре «Бродячая собака» КРАТКАЯ ПРЕДЫСТОРИЯ ПОЯВЛЕНИЯ «АРТ-КАБАРЕ» История существования литературно-артистического кабаре «Бродячая собака» насчитывает три года. Однако, еще задолго до открытия «подвала» в Петербурге, в Европе уже в 80-е года XIX века «многие молодые поэты и писатели мечтали о своем клубе, где можно было бы чувствовать себя свободно и совершенно нестесненно».1 Век модерна рождал все новые течения, новые идеи в искусстве, а значит, светские салоны предыдущих эпох были уже неприемлемы.

История существования литературно-артистического кабаре «Бродячая собака» насчитывает три года. Однако, еще задолго до открытия «подвала» в Петербурге, в Европе уже в 80-е года XIX века «многие молодые поэты и писатели мечтали о своем клубе, где можно было бы чувствовать себя свободно и совершенно нестесненно».1 Век модерна рождал все новые течения, новые идеи в искусстве, а значит, светские салоны предыдущих эпох были уже неприемлемы. В ряду попыток создания заведения нового типа первым был клуб Эмиля Гудо в Париже. «Сначала он выбрал для этой цели кабачок «La Rive Gauche» («Левый берег») <…> 11 октября 1878 года и состоялось первое заседание клуба поэтов, писателей, художников. <…> Успех был налицо».2 Через 3 года кабачок был переименован в «Les Hirsutes» («Лохмотья»), количество же членов клуба ровнялось уже 1500 человек. Раскол клуба осенью того же года ознаменовал прекращение функционирования клуба.

В том же году, 18 ноября, было открыто кабаре «Chat Noir», во многом ставшее образцом для подобного типа заведений. Сюда, в основном, и перебрались посетители «Левого берега», а кабаре «стало самым знаменитым ночным заведением Парижа. <…> Вскоре ночные артистические кабаре появились и в других городах Европы

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 5 апреля 2017; проверки требуют 3 правки.

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 5 апреля 2017; проверки требуют 3 правки.

Литературно-артистическое кабаре «Бродя́чая соба́ка» — один из центров культурной жизни Серебряного века. Артистическое кафе или арт-подвал «Бродячая собака» действовало с 31 декабря 1911-го по 3 марта 1915 года

Содержание

История [ править | править вики-текст ]

Было открыто антрепренёром Борисом Прониным в канун 1912 года в подвале дома Жако и закрыто весной 1915 года, во время Первой мировой войны, вскоре после антивоенного выступления В. Маяковского. Стены кафе были расписаны художником Судейкиным.

Здесь устраивались театральные представления, лекции, поэтические и музыкальные вечера. Именно там впервые прочитывались многие стихи и звучали музыкальные пьесы, о чём сохранилось немало воспоминаний. «Саркастическая музыка Эренберга остро звучала в литературно-артистическом кабаре „Бродячая собака“ и в „ Привале комедиантов “»

Анна Ахматова посвятила «Бродячей собаке» стихотворения «Все мы бражники здесь, блудницы…» и «Да, я любила их, те сборища ночные…»

Упоминается в многочисленных мемуарах. В частности, поэт- футурист Бенедикт Лившиц, о котором поклонники льстиво говорили, что вокруг него всегда пляшет хоровод из девяти муз, вспоминал о «Бродячей собаке» такими словами:

«Основной предпосылкой „собачьего“ бытия было деление человечества на две неравные категории: на представителей искусства и на „фармацевтов“, под которыми подразумевались все остальные люди, чем бы они ни занимались и к какой бы профессии они ни принадлежали». ( В

Источник

---

Журнальный зал

Почти по Шекспиру: жизнь — бродячая тень, тень бродячей собаки

Игорь Фунт (Игорь Владиславович Попов) — прозаик. Родился в Кирове в 1964 году. Окончил Ленинградский институт культуры. Редактор журнала «Русская жизнь» (проект «Хронос»), изд-ва «Аэлита» («Уральский Следопыт»). Автор многочисленных публикаций.

«Настоящие тяжелые минуты, переживаемые всей Россией, столь значительны и необычны во всей мировой истории, что было бы непростительным преступлением, если бы люди нашего времени не запечатлели бы все мысли и переживания, которые вызывает настоящая мировая война. Все мы, участвующие в тех или иных событиях, или только созерцающие их, так поглощены всем происходящим перед нами, что почти не подводим итогов своим ощущениям», — с болящей за страну душой писал барон Врангель беллетристу Тихонову (псевдоним Луговой), всемилостиво вопрошая того выпустить литературный сборник «Русская жизнь в дни мирового смятения».

По распространенной легенде, 16 марта 1915 года полиция Петрограда прикрыла арт-клуб «Бродячая собака» из-за драки, устроенной Владимиром Маяковским после прочтения стихотворения «Вам». Об этом в подробностях вспоминал Б. Пронин: «Я сидел с Верой Александровной — моей женой, которая очень признавала Маяковского. Вдруг Маяковский обращается ко мне: “Боричка, разреши мне! — А он чувствовал, что его не любят, и на эстраду не пускают, что я и Кульбин — единственные, кто за него, и это была его трагедия. — Разреши мне выйти на эстраду, и я сделаю “эпатэ”, немножко буржуев расшевелю”. Тогда я, озлобленный тем, что вечер получился кислый, говорю Вере: “Это будет замечательно”, и она говорит: “Шпарьте!”»

На самом

Вечер укрывает город одеялом полутьмы, на улицах зажигаются яркие фонари, и я сразу же приковываю свой взгляд к окну. Вскоре, по стеклу начинает барабанить дождь, и я прижимаюсь к нему лбом, желая слиться с непоседливыми каплями. В комнате понемногу холодает, ведь камин уже погас, в нем остались тлеть всего несколько мелких угольков, но идти разжигать его у меня нет никакого желания. Я только сильнее кутаюсь в теплую шаль и усаживаюсь на подоконник, прячась за тяжелыми шторами. Не знаю, сколько времени я провожу, сидя в таком положении. До тех пор, пока за входной дверью не раздаются тяжелые, такие знакомые шаги. Тогда я вскакиваю, и сразу же несусь открывать. С его модной коричневой шляпы трилби, которую я подарила ему на прошлый день рождения, капает вода. Муж небрежно кидает ее на пол, вручает мне свой промокший плащ, переобувается в домашние кожаные туфли и дарит дежурный поцелуй.

Я аккуратно вешаю плащ на спинку стула, супруг достает из кармана портсигар, щелкает зажигалкой и закуривает. Я кашляю от едкого дыма и иду на кухню.

Я киваю и иду ставить чайник. Когда он закипает, я заливаю кипятком крепкую индийскую заварку, которая благоухает мелиссой и немного бергамотом. В чашку мужа, как он и просил, добавляю бренди, себе подливаю молока и отношу поднос в гостиную. Так мы и сидим, пока он раскуривает еще одну сигару, в тишине. Наконец, я решаюсь нарушить молчание и выдавливаю: "Как дела на работе?", в глубине души надеясь на ответ. Но вместо этого мой супруг протягивает руку и, настроив новенький радиоприемник на волну с церковным хором, выворачивает на максимум громкость и откидывается в плетеном кресле-качалке. Верно поняв намек, я тихонько вздыхаю и тянусь за книгой. Так мы и сидим следующие несколько часов, погруженные каждый в свои мысли. Лишь только раз он заговаривает со мной:

Всего три слова, которые он в